Антонина Хижняк: Задача была только одна – выжить

Читай также: Тимур Мирошниченко: первое интервью об усыновлении ребенка

Антонина Хижняк сыграла в новом сериале "Я – Надежда", снятого каналом «2+2» во время полномасштабного вторжения. Это военная драма о работниках скорой, которые в первые месяцы войны остались в Харькове, чтобы несмотря на обстрелы и бомбардировки, спасать тех, кто нуждается в экстренной медицинской помощи. Премьера состоится 24 февраля в 19.30.

Afisha.bigmir.net расспросила Антонину о съемках сериала, увлечении медициной, реакции сына на войну и неожиданном пополнении в семье.

Тоня, последние годы вы стремительно строили карьеру – съемки, новые роли, премьеры. Каким был для вас 2022 год?

25 февраля я должна была ехать на встречу с режиссером, мы планировали снимать короткий метр, должны были запускаться проекты, почти весь год был расписан. А потом – война. Стало ясно, что никто ничего уже делать не будет. Все ехали, потому что задача была только одна – выжить.

Несмотря на то что актерство было на паузе, мы с Сашей все равно находили себе работу. Волонтерили, кому-то помогали, потом я села шить флаги, а летом начались благотворительные тренировки, которые организовали актеры Настя Цымбалару и Гриша Бакланов. Все это было параллельно с лечением бабушки – весной она перенесла тяжелую операцию на сердце, и я была рядом с ней. Летом начали работать студии озвучки и дубляжа. В декабре произошли съемки первого сериального проекта – «Я – Надежда», теперь ждем премьеру.

Кого вы играете в сериале?

Моя героиня Елена вместе с ребенком оказывается в Харькове, который обстреливается. Что ей делать – сесть и плакать на диване, бежать из города? Но это точно не о ней. В 2014 году она убегала от войны из Снежного (Донецкая область) в Харьков и во второй раз убегать не хочет. Она помнит боль утраты собственного дома и повторять этот опыт не желает, поэтому остается в городе и идет волонтером в больницу. Елена ответственна не только за себя, но и за сына, потому что муж служит в Мариуполе, и неизвестно, выберется ли он. Но в то же время женщина испытывает потребность внести свой вклад в оборону страны так, как она это может, – в качестве фельдшера. Эти два чувства разрывают ее.

Вашу сериальную напарницу сыграла Вероника Дюпина – это ее первая главная роль. Как вам работалось вместе?

Мы вдвоем по образованию актрисы театра кукол, учились у одних мастеров, но с разницей в возрасте. Во время съемок мы сдружились. Между дублями успевали поговорить о своем, в трудные моменты взбодрить друг друга. График съемок был очень напряжен, и я понимаю, с какой нагрузкой она столкнулась, еще и впервые, потому что это ее дебютная главная роль. Для нее это был марафон из съемочных дней, где она работала в каждой сцене – с первой до последней. Я тоже проходила это в свое время, потому хотела поддержать ее, подставить дружеское плечо. Вероника – хрупкая птичка, и совершенно подходит на эту роль. Она похожа на прототип – фельдшера из Харькова Анну Андрющенко, которая в свои 22 года пережила такое, что не переживает ни один молодой человек.

Вы успели поближе познакомиться с прототипом?

Аня приезжала к нам на площадку. Помню, как мы все обступили ее и смотрели огромными глазами с восторгом, а она все удивлялась: «А что вы так на меня смотреть? Со мной все хорошо» (улыбается). Это был щемящий момент. Даня Мирешкин стоял с комом в горле, и у него на глазах были слезы, он просто ничего не мог сказать. Я с большим теплом вспоминаю тот период съемок.

Есть ли у вас знакомые-врачи, с которыми вы совещались перед проектом?

До съемок я ни с кем не советовалась. Но на площадке были настоящие фельдшеры, консультировавшие актеров прямо перед сценами.

Чему научились за период съемок?

Таскать носилки с настоящими людьми. Это страшно, как тяжело. Нам сказали, что обычно носители несут шесть человек, если не хватает, то четверо. Вдвоем это делать неудобно и быстро истощает. Но наш прототип Аня во время знакомства рассказала, что на вызовах после «прилетов» именно так и происходило. Она – маленькая, хрупкая девочка – еще с одним фельдшером такого же телосложения вдвоем таскали носилки с ранеными. Мы с Вероникой Дюпиной и режиссером решили, что в кадре будем поступать так же. Конечно, во время съемок болела и спина, и ноги, и руки, но это была наша принципиальная позиция. Если мы уже беремся за эту историю, то нужно сделать по максимуму.

В остальном мне повезло немного больше, чем другим актерам, потому что я с детства увлекаюсь медициной, у меня есть родственница, работавшая в медицинской сфере. Я умею ставить уколы, набирать ампулы, шприцы. Единственное, что я никогда не делала уколы в вену и, конечно, не работала с дефибриллятором. Но какие-то основы оказания первой помощи я знаю.

Откуда у вас эта любовь к медицине?

В детстве я мечтала стать или врачом, или актрисой. Мама очень смеялась: «Такие смежные профессии, даже не знаю, что ты выберешь». Если бы я получше учила математику, то вполне возможно, вы бы знали какую-нибудь врача Хижняк. В университетские годы, во времена расцвета сериала «Доктор Хаус», однокурсники называли меня «Доктор Хижняус», потому что я постоянно подсказывала, какие таблетки выпить, как измерить давление. (Смеется.) Я даже помню, как после университета было несколько лет безработицы и безнадежности, и я хотела получить профессию медсестры и даже готовилась к поступлению. Эта страсть живет во мне до сих пор, если честно. Иногда люблю смотреть, как делают операции.

Во время полномасштабной войны вы проходили курсы медицинской помощи?

Мы с Сашей (любимый Антонины – актер Александр Боднар. – Прим. ред.) были на встречах с парамедиками еще прошлой весной, обновляли знания. То, что ты знаешь, – это одно, а в экстренных ситуациях и состоянии шока трудно собрать себя и сделать элементарные вещи. Я считаю, сейчас каждому следует либо пройти видео-обучение, либо пойти на курсы. Их много, и есть бесплатные встречи с медиками, фельдшерами, парамедиками. Надо быть готовым ко всему – и помочь себе, и тем, кто в этом нуждается. Иногда думаю, вдруг кинопроцесс не запустится на полную и я буду сидеть без работы, то, пожалуй, получу образование медсестры. Мне кажется, если бы не ребенок, я бы уже была медсестрой где-то на фронте, в полевых госпиталях.

По сюжету у вас есть сын, который с мамой остается в Харькове, ждет ее с вызовов в больнице. У вас тоже есть сын – Максим, ему 5 лет. И вы так же, как Елена, за время войны не выезжали из родного города – Украинки Киевской области. Проводили ли вы параллели с собственной историей?

Читай также: EL Кравчук: я держал за руку девочку с пулевыми ранениями в голову и плакал вместе с ней

Конечно. Мы даже обсуждали это с режиссером на пробах. У него возник вопрос: почему Елена не уехала с сыном? На что я спросила: «А чего я не уехала?..» Это личный опыт, который я перенесла в сериал. Мне были совершенно понятны эти противоречивые ощущения, когда тебя разрывает между мыслями «Боже, что нас ждет, что здесь будет?» и «Я не хочу никуда ехать, я хочу быть на своей земле. Почему я куда-то бежать?!» Хотя мы близко к Киеву, в нашем городе не высаживался русский десант, не было разрушений домов. Потому пока город стоит, пока здесь есть люди, я никуда не ехала и не уеду. Конечно, когда стоит вопрос оккупации, нужно бежать и спасаться.

Как сын реагирует на тревоги?

Сейчас уже спокойно, как и все мы. Похоже, все украинцы стали фаталистами. Но в ночь на День святого Николая возле нас сбивали дрон, и мы слышали страшные взрывы. Он проснулся среди ночи, и мне едва удалось его успокоить, чтобы он уснул. Потом еще месяц Максимка внезапно вспоминал эту ночь: «Я тогда так испугался, не мог заснуть, у меня так сердце билось».

Почему в свои пять лет он должен все это слушать, видеть и переживать? Это травмы, которые запечатлеваются на всю жизнь. Мы ведь не знаем, чем все это отзовется через 10–20 лет… Когда у меня родился ребенок, я представить себе не могла, что он будет видеть взрывы прямо из окна своего дома.

Как его успокаиваете?

Главное – это физическое присутствие, объятия. Я стараюсь его отвлечь игрой или книгой, он любит складывать пазлы. Иногда дети бывают очень шумными, им надо покричать, попрыгать, не важно – дома или в общественном месте. Многих это раздражает, а я говорю: пусть кричат, пусть бегают и прыгают, пока могут. Это лучше, чем когда они, бедные, сидят в углу, ни с кем не говорят, не плачут, не смеются, а просто молчат. Дети должны хоть как-то выплескивать свои эмоции. Но очень важно быть при ребенке спокойным. Я стараюсь, чтобы Максим не видел меня в состоянии, когда накрывает и хочется рыдать. Я позволяю себе быть такой, но когда он не рядом. Когда он видит маму или любого важного для него родного человека спокойным и уверенным, он тоже спокоен.

Мы все изменились – новые условия диктуют нам новые правила жизни. Какие привычки вы приобрели за время войны?

Главная привычка – контролировать свое время. Если удается вычислить, когда будет светло, то я всегда знаю, что буду делать. Все распланировано до минуты. Как-то несколько дней свет не выключался, и я не могла спокойно сидеть, хотелось что-то готовить, убирать. (Улыбается.) Хотя привычка менеджмента времени была и до войны. Я всю жизнь веду дневник дел, люблю записывать планы на день – встречи, поездки, озвучивания. Сейчас это такая иллюзия рабочего графика, который мне очень нужен. Работа держит меня в тонусе.

Для многих этот год стал настоящим испытанием отношений. Каждый месяц новости пишут о громких звездных разводах. Повлияла ли война на ваши отношения с любимым?

Читай также: Актриса «Я – Надежда» Вероника Дюпина: Тогда мы еще не знали: если прилетит рядом, не будет квартиры вообще

Кстати, у меня есть знакомые, которые уже довольно давно живут на Кипре, и даже они разошлись. Просто роковое количество разводов. И кажется, это не зависит от местонахождения. Но сколько семей разрушила война, сколько пар не выдержали разлуки – когда жена за границей, а муж здесь.

Когда началось полномасштабное вторжение, мы с Сашей наоборот стали друг для друга большой поддержкой. Если даже были какие-то претензии, нерешенные вопросы, все это подвинулось на второй план. Все, что важно, – я есть у тебя, а ты у меня. Когда в чатах посыпались запросы от волонтерских центров, Саша бросился помогать. Он не был аморфным, не стоял в стороне, не страдал дома на диване. Помню, как после деоккупации Киевщины, он с моей подружкой-актрисой ездил в Ирпень разгребать завалы, убирать избитое стекло, оставленную технику. Я видела в нем силу и энергию. И еще раз убедилась, что я рядом с правильным человеком.

Из-за нехватки сил, возможностей и дополнительной ответственности, которую накладывает война, сейчас семьи реже берут домой домашних любимцев. У вас, наоборот, произошло пополнение. Расскажите об этом.

После нового года я увидела, что знакомый раздает хомяков, и мне запала в душу одна хомячиха. Я ничего не расспрашивала, хотела сначала посоветоваться с Сашей, две недели мучилась с этой мыслью. Когда же рассказала, он был против, потому что на самом деле у нас уже был один хомяк, так зачем нам двое? Однако после долгих уговоров мы забрали хомячиху к себе. Какое-то время у нас было две зверюшки, но недавно наш старший хомяк умер, и у нас осталась Бусинка. Это такая отдушина, радость. Она очень смешная, лазит по стенам – поймав ее за этим занятием впервые, я обалдела! (Смеется.) Я видела всякое, но чтобы маленькая хомячиха, как акробат, карабкалась на потолок – это у меня впервые. Так что мой совет: если вы чувствуете, что у вас есть силы взять домашнего любимца, тем более сейчас в приютах очень много заброшенных, больных животных, то берите. Это счастье.