Сцена попытки приступить к сексу на АРСЕНАЛЕ: Невыносимо просто.

Мы познаем для того, чтобы утвердиться. Утвердившиеся,  соревнуемся, кто из нас утвердился крепче и кто из нас получит, наконец, власть над миром.  Как будто Мир должен быть таким, чтобы субъект мог владеть им в своем сознании.
И если бы утвердились те, у кого справедливость справедливее, все в конце концов могло бы наладиться.
И Галя, продавщица с рынка Афган в московских Кузьминках, освободилась бы от гнета кавказского предпринимателя по имени Гамлет с того же рынка, и стала бы ему равной или, что еще лучше, начала бы им распоряжаться.  И Гамлет бы понял, что женское существо способно на свободу, и перестал бы требовать от этого существа секса в обмен на разрешение торговать мехами, и признал бы право этого существа на власть над мужским существом. А если не признал бы, гад, то был бы убит.

Галя и Гамлет – персонажи Оратории Афган - Кузьминки (Сцены попытки приступить к сексу) Кети Чухров.
В пьесе московского философа - перформера события разворачиваются не совсем так, как хотелось бы борющимся за эмансипацию женщины, искренне жаждущим справедливости, исполненным наилучших намерений и желания изменить мир к лучшему. Но и не так, как хотелось бы потребителям зрелищ, будь то образы современного мира или образцы классического искусства.
Там (в драматической поэме Чухров) все плохо – для всех. Как в греческой трагедии, но вдобавок подвергшейся насилию редукции. Потому что у Кети все невыносимо просто, примерно так же, как речь Путина на экране телевизора, который «вдруг включает» Галя:
«Дорогие сограждане, мешают нам враги
понять великую сердечную простоту,
Мешают нам любить и верить.
Не понимают нашей радости,
счастья и благодати,
Нашей победы, с которой мы умеем умирать на любой
Помойке родины.
Дорогие сограждане,
Хоть и в кредит но мы уже в раю,
Вот почему сияем, сияет Москва,
Летит в автомобилях вперед наш народ»

Или как в диалоге Гали и Гамлета:

«Галя: Опять трусы надевать.
Может мне уже домой пойти?
В следующий раз например тебе дать?
Гамлет: Че плачешь, все равно же блядь.
А плачешь как будто ребенок опять»

Но, как и в классической трагедии, в определенный момент сцену заливает светом:
«Галя: Тяжело, а до смерти далеко.
Умножим это на два и станет легко.
Гамлет: Сколько идет этих лучей в окно,
Может место и время уже прошло?
Помаду твою дешевую как разнесло,
Сотрем ее туалетной бумагой и увидим лицо.»

Этот свет - от парадокса, болтовни блаженного. От музыки, голоса и присутствия, которые выходят на первый план, создавая интенсивности, через высокую условность открывая реальность.  Это логика Даниила Хармса,  отчаянный бессмысленный рывок к любви, преодолевающий парадокс - к смыслу.

Как по мне, перформанс Кети и последующая дискуссия стали, может быть, наиболее значимым событием всей Бьеннале. Вдруг сдвинулась тяжелая консервная плита, заботливо уложенная организаторами и кураторами Арсенале, неожиданно случилась реальная дискуссия, которая не допускалась на специально для этого придуманной Дискуссионной платформе, внезапно открылась пропасть между желанием Справедливости и поэтикой Трагедии, не без старания замуровываемая всеми, кому не лень.
Прагматичная современность требует животрепещущих ответов, ей вечные вопросы не по душе. И какие, в самом деле, могут быть вопросы, если ясно видно, что современные женщины (и другие миноритарности), так же, как и раньше, обделены в правах? О какой поэтике и мелической высоте может идти речь, если первейшим делом каждого «искушенного» должна стать борьба за права угнетенных? На что Кети отвечает (и маленький слабый поэт внутри меня из последних сил встает, чтобы крикнуть «браво»):
«Права в поэзии не выясняются».
Для выяснения  и отстаивания прав нужна совсем другая работа..